Newtag.Ru - городской блог Улан-Удэ

Корявой веткой краснотала,
Как будто лапой палача,
Катынь опять тебя достала.
И поминальная свеча

Горит в тумане непроглядном.
Как самолетный маячок.
А где-то рядом, в дыме чадном,
Тихонько плачет куличок.

Дождь нам днесь оставил капель бриллианты
На измученной засушливой земле.
И былинки поднимались на пуанты
В предвкушении тех капель божоле.

За здоровье пили облачного бога
И его немного тучного слуги.
И склонялись удивлённо и полого
Пред красою вечной радуги-дуги.

Лицо закрыто паранджой
Противовирусной повязки.
Взгляд незнакомый и чужой,
Как свитерок норвежской вязки.

И лишь любимый аромат
Меня влечёт к тебе, как пчёлку,
Сочась по капле, словно в щёлку —
Любви отложенной стигмат.

Хотелось бы, чтоб этим хмурым утром,
Улыбкою светился небосвод.
И улыбались Нилы Брахмапутрам
Всей ширью необъятной синих вод.

Пусть улыбнутся Гоби с Джомолунгмой
И я в ответ им тоже улыбнусь.
А боцман — воспитатель юных юнг мой —
На палубе насвистывает пусть!

Иду согретый лунным светом,
А может чем-нибудь ещё.
И звёзды прут кордебалетом,
Летят за левое плечо.

И вдруг, запахло свежим хлебом,
Так узнаваемо, что я
Открыл под темным летним небом
Закон земного бытия.

Его я очень долго помнил,
Наверно целых пять минут.
Там было Patria и omni,
Про пряник что-то и про кнут.

Закон тот сладок был и горек.
Он упоительнейшим был.
А я — несчастный алкоголик —
К утру совсем его забыл.

И только Patria et omni
Вертеться будет в голове,
Луна — крутиться в звёздном сонме…
А иногда — их будет две…

Что если вправду, не вдоль временной спирали,
А поперёк её смутно просвечивающих витков,
Видели предсказатели все, о чём складно врали
На протяжении долгих и столь опасных веков?

Что если видел конец небольшой вселенной
Даже не Нострадамус, а Святой Иоанн Богослов
Собственными глазами, а чашечкою коленной
Стукнулся, к делу переходя от тревожных слов.

Угол не очень остр был у табурета,
Мимо которого в трансе он проходил.
На табурете квадратном стояло ЭТО,
И ползал в нём ужасающий крокодил.

Дальше — полезли вовсе исчадья ада,
Смутно напоминая лошадь, дышащую огнем.
Или еще какого не менее страшного гада —
В общем, кошмарный сон, увиденный ясным днем.

Всё описал Иоанн до последней точки,
Кстати, она отсутствовала над буквой i,
Переплетённой с буквою v, и в последней строчке
Было и тех и этих букв ровно по три.

Вот Иоанн и представил, что это цифры —
Шесть, и ещё раз — шесть, и ещё раз — шесть,
Дьявольское число, Люциферовы злые шифры,
Ими лишь паутину всемирную можно сплесть.

Тысячи лет Апокалипсисы читали,
Не понимая, за что человеку такой финал.

А всё ж, интересно, Святой Иоанн на каком побывал портале,
Или какой ему транслировался канал?

Я читаю следы,
Даже лучше, чем буквы
Разбирает в газете
Индейская скво,
Оторвавшись от грядок
Картошки и брюквы,
В пяти тыщах кэ мэ
Под сентябрьской Москвой.

Вот смотрите, прошла,
Как по струнке, блондинка,
Злые шпильки вонзая
Дороге в хребет.
А в душе у неё —
Шоколадная льдинка,
На губах у неё —
Виноградный шербет.

Здесь прошёлся на трёх
Замечательный дед,
Своей третьей ногой
Разгоняя
Трёх ленивых собак
Обязательный брёх.
Дальше вижу хромого
Коня я.

Там китайский сизарь
Удивлённых сорок
И шальных воробьёв
Иероглифам учит.
А чеширский прохвост,
Пряча морду и хвост,
Словно смысл между строк,
С виноватой улыбкой мяучит.

Дети сели в кружок
На краю сентября.
Лепят первый снежок.
Полагаю — не зря.

Отелло:
Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

Дездемона:
Я вырву пламенные кудри
И расцарапаю лицо
Твоей напудренной лахудре!
Ты понял, крашенный кацо?!

Когда же с мымрою расправлюсь,
Я за тебя возьмусь потом!
Надеюсь помнишь чем я славлюсь
На всю округу, дядя Том?

Я закачу на весь театр
Такой неслыханный скандал,
Какого лучший психиатр
В своем дурдоме не видал!

Эй, дирижер, махни оркестру,
Чтоб похоронный марш лабал!
Прикрою я твою палестру*.
Ты понял, верный Ганнибал?

Пора продолжить нашу драму.
Давай, электрик, свет туши!
Ну, что ж, любимый мой Обама,
Души любимую, души…

* — частная гимнастическая школа в Древней Греции

Твой балкон всегда ношу с собою.
Перед ним, как водится, немею
И стою с трясущейся губою.
Дуся моя, Дуня — Дульсинея.

На балконе том твоя улыбка —
Словно побывал чеширский котик —
Тает и качается, как зыбка.
Но её поймал соседский фотик.

Дуня моя, Дуся — Дульсинея,
За твою улыбку на балконе,
Даже старый пень зазеленеет
И рванутся загнанные кони.

Недосыпалось нам с тобой немало ночек,
Недосыпалось, недосыпалось.
Тому причиной был не только наш ссыночек,
Но также выпуклость и впалость.